В КАЖДОМ ВЕКЕ - МОЙ РОДСТВЕННИК КРОВНЫЙ

• Елена Шуваева-Петросян

• №3 2017
• 2018-01-06 16:04
• 548

Памяти Кирилла Ковальджи

 

 

Ки­рилл Вла­ди­ми­­ро­вич Ко­вальд­жи - сын бол­га­ри­на и ар­мян­ки, ро­дил­ся в Бес­са­ра­бии в се­ле Таш­лык (сей­час это Одес­ская об­ласть Ук­раи­ны), детст­во про­вел в ук­раинс­ком Ак­кер­ма­не и мол­давс­ком Ка­гу­ле. Вы­пуск­ник Ли­те­ра­тур­но­го инсти­ту­та им. А.М. Горь­ко­го, ра­бо­тал жур­на­листом в Мол­да­вии, по­ка окон­ча­тель­но не пе­рее­хал в Моск­ву, где за дол­гие го­ды слу­же­ния Му­зе снис­кал сла­ву русс­ко­го поэ­та. Од­наж­ды в бе­се­де он ска­зал мне: «Эмо­цио­наль­но я чувст­вую се­бя бес­са­раб­цем и русс­ко-ру­мын­ским ев­ро­пей­цем…» И ка­за­лось бы, о Ки­рил­ле Вла­ди­ми­ро­ви­че Ко­вальд­жи из­вест­но всё и мно­гим, но для каж­до­го уче­ни­ка у Масте­ра был при­па­сен свой сек­рет. Так, од­наж­ды, бы­ло это го­ду в 2011-м, на Фо­ру­ме мо­ло­дых пи­са­те­лей в Лип­ках Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич по­до­шел ко мне, русс­кой, про­жи­ваю­щей в Ар­ме­нии, и ска­зал: «Ле­на, а вы знае­те, что я кровью свя­зан с ар­мя­на­ми...»

«Моя ма­ма Мар­га­ри­та Ни­ко­лаев­на Ур­фа­ло­ва... Мар­га­рит Ур­фа­лянц... - на­чал свой расс­каз Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич. - Ар­мя­не в Бес­са­ра­бии жи­ли дав­но и друж­но. Толь­ко в на­ча­ле ХХ ве­ка ста­ли же­нить­ся и вы­хо­дить за­муж за лю­би­мых дру­гих на­цио­наль­ностей. Так моя ма­ма выш­ла за бол­га­ри­на. К то­му вре­ме­ни бес­са­рабс­кие ар­мя­не поч­ти ут­ра­ти­ли свой язык, хо­ди­ли лишь в свою цер­ковь (XIII ве­ка!) и зау­чи­ва­ли мо­лит­вы по-ар­мянс­ки, а язы­ком об­ще­ния уже был русс­кий. Прав­да, мно­гие зна­ли и ту­рец­кий. Ру­мынс­ко­му ста­ли учить­ся пос­ле 1918 го­да, ког­да Бес­са­ра­бия во­шла в состав Ру­мы­нии. Ма­ма бы­ла ти­пич­ная ар­мян­ка по внеш­ности и ха­рак­те­ру, а вот из об­ласти куль­ту­ры, тра­ди­ций уже, к со­жа­ле­нию, поч­ти ни­че­го не сох­ра­ни­ла, кро­ме… на­цио­наль­ной кух­ни».

Ког­да я вер­ну­лась в Ар­ме­нию, весточ­ка от Ки­рил­ла Вла­ди­ми­ро­ви­ча не заста­ви­ла се­бя дол­го ждать. Он прис­лал ма­ми­ны вос­по­ми­на­ния, на­пи­сан­ные для вну­ка Алек­санд­ра в 1973 го­ду (при­во­жу без сок­ра­ще­ний):

«Ро­ди­лась я 4 мар­та (по ст. ст.) 1899 г. в го­ро­де Бел­го­ро­де-Днест­ровс­ком. Рань­ше на­зы­вал­ся Ак­кер­ман. Это моя ро­ди­на. Там я кон­чи­ла шко­лу ар­мянс­кую двухк­ласс­ную. По на­цио­наль­ности я ар­мян­ка. Люб­лю род­ной го­род. Чистень­кий, на бе­ре­гу ли­ма­на, очень мно­го зе­ле­ни, фрук­тов, за­ме­ча­тель­ные сор­та ви­ног­ра­да, да еще и всег­да есть све­жая ры­ба, как, нап­ри­мер, быч­ки, су­дак, скумб­рия и ке­фаль.

Семья у нас бы­ла боль­шая: че­тыр­над­цать душ де­тей. Я ро­ди­лась пос­лед­ней - од­ной из близ­ня­шек, сест­рен­ка не вы­жи­ла…

Ба­бу­шек своих не пом­ню ни с ма­ми­ной, ни с па­пи­ной сто­ро­ны. Де­душ­ку пом­ню очень хо­ро­шо. Был сред­не­го роста, блон­дин, го­лу­бые гла­за, доб­рый, спра­вед­ли­вый, но стро­гий. Я его в детст­ве нем­но­го боя­лась. Умер он ста­рень­ким, в 88 лет. Моя мать, твоя пра­ба­буш­ка, выш­ла за­муж по сва­товст­ву. Это так ро­ди­те­ли вы­би­ра­ли му­жа. К счастью, па­па мой был че­ло­век по­ря­доч­ный, доб­рый, хо­ро­ший, лю­бил ма­му и всех нас очень лю­бил. Же­нил­ся он в 18 лет, сов­сем мо­ло­дым. Единст­вен­ный не­доста­ток был - иг­рал в кар­ты, ув­ле­кал­ся очень. Ра­бо­тал он сек­ре­та­рем в го­родс­кой уп­ра­ве. Вла­дел ви­ног­рад­ни­ка­ми и дву­мя до­ма­ми. Но мы его ли­ши­лись ра­но. Он как-то в пар­ке с друзья­ми уст­роил па­ри: кто съест боль­ше мо­ро­же­но­го. Пос­ле это­го он за­бо­лел ско­ро­теч­ной ча­хот­кой и умер. Оста­лось нас в семье толь­ко во­семь че­ло­век. Осталь­ные поу­ми­ра­ли ма­лы­ми деть­ми. Мне бы­ло 3 го­да, и я пом­ню па­пу. Ме­ня в детст­ве и в гим­на­зии на­зы­ва­ли та­ра­куц­кой, бы­ла не­по­се­дой. Лю­би­ла по пе­ри­лам с третье­го эта­жа вниз съез­жать. За это доста­ва­лось мне от настав­ни­цы.

Пом­ню се­бя де­вуш­кой, я бы­ла рез­вая, ве­се­лая, очень лю­би­ла тан­це­вать. Хо­ди­ла на тан­це­валь­ные ве­че­ра.

Учи­лась я неп­ло­хо. Осо­бен­но ув­ле­ка­лась ри­со­ва­нием, вы­жи­га­нием, вы­ши­ва­нием и шитьем. Пом­ню, под­ру­ги мои по гим­на­зии иг­рают во дво­ре, а я на­хо­ди­ла боль­шое удо­вольст­вие си­деть и ри­со­вать крас­ка­ми цве­ты. Всег­да для уче­ни­чес­ких ве­че­ров я ри­со­ва­ла прог­рам­мы, их одоб­рял ди­рек­тор гим­на­зии. Прав­да, я очень ста­ра­лась. В семье я бы­ла са­мая млад­шая. Ме­ня очень ба­ло­ва­ли....

Бы­ла у ме­ня сест­ра Ан­на. Ей бы­ло 20 лет, ког­да она от­ра­ви­лась из-за неу­дач­ной люб­ви. Она за­бе­ре­ме­не­ла, в то вре­мя это счи­та­лось боль­шим по­зо­ром для де­вуш­ки, она при­ня­ла смер­тель­ную до­зу су­ле­мы. Спасти ее не смог­ли. Уми­ра­ла в соз­на­нии, очень со­жа­ле­ла, что сде­ла­ла та­кую глу­пость, но бы­ло позд­но.

Мой брат Ми­тя был уче­ни­ком пя­то­го клас­са гим­на­зии, ког­да влю­бил­ся в од­ну де­вуш­ку. Ему бы­ло 17 лет, т.к. он в каж­дом клас­се по два го­да учил­ся. Ему и ре­пе­ти­то­ра бра­ли, с тру­дом до­тя­нул до пя­то­го клас­са. Де­вуш­ка жи­ла в г. Бель­цы. В один прек­рас­ный день он ук­рад­кой взял у ма­мы 25 руб., в то вре­мя боль­шие день­ги, и по­ехал в Бель­цы к ней. Застал у нее од­но­го пар­ня. И на поч­ве рев­ности от­ра­вил­ся. Но его спас­ли про­мы­ва­нием же­луд­ка мо­ло­ком. Вспо­ми­нал не раз и го­во­рил: ну и ду­рак же я был, хо­тел се­бя ли­шить жиз­ни. Мо­ло­дость го­ря­чая.

Да, был еще брат Еф­рем. Был гим­на­зистом седь­мо­го клас­са, ког­да в 1905 го­ду слу­чил­ся пог­ром на ев­реев. В го­ро­де стре­ля­ли. Очень опас­но бы­ло вы­хо­дить из до­му. Еф­рем взял фу­раж­ку и го­во­рит ма­ме: «Я пой­ду в го­род, пос­мот­рю, что там де­лает­ся». Мать его не пус­ка­ла. А он, не­пос­луш­ный, от­ве­тил:«Че­му быть, то­му не ми­но­вать» и с тем ушел. Че­рез пол­ча­са при­бе­жа­ли к ма­ме: «Иди­те, возь­ми­те сы­на ва­ше­го, его уби­ли…»

Го­ря нах­ле­ба­лась, пе­ре­жи­ла очень мно­го. Во вре­мя вой­ны в эва­куа­ции брат и сест­ра по­гиб­ли. Стар­шая сест­ра Со­ня и ее муж Во­ло­дя жи­вут в Бу­ха­ресте.

Кон­чи­ла я гим­на­зию в 1919 го­ду. Я лю­би­ла по­мо­гать бед­ным. Не­да­ле­ко от нас был си­ротс­кий дом, я ши­ла пе­ред­ни­ки и ха­ла­ти­ки для си­рот. От­ме­ти­ли мою ра­бо­ту в га­зе­те: я уст­раи­ва­ла ло­те­реи с бла­гот­во­ри­тель­ной целью. Хо­ди­ла с под­руж­ка­ми со­би­рать ве­щи для се­мей нуж­даю­щих­ся, их в то вре­мя бы­ло мно­го.

Выш­ла я за­муж в 1929 го­ду. Жи­ли мы друж­но. Лю­би­ли друг дру­га, ма­те­риаль­но бы­ли хо­ро­шо обес­пе­че­ны. Твой дед мне не раз­ре­шал ид­ти на ра­бо­ту. Сей­час об этом со­жа­лею, бы­ла бы пен­сия. Пер­вые че­ты­ре го­да мы жи­ли в де­рев­не, в Таш­лы­ке. Там ро­дил­ся твой па­па.

Дед ра­бо­тал по­мощ­ни­ком у но­та­риу­са, у ко­то­ро­го был ав­то­мо­биль, мы поль­зо­ва­лись им. Са­нич­ка, твой па­па, ког­да был ма­лень­ким, всег­да про­сил ме­ня: «Ма­моч­ка, хо­чу на биль». И как толь­ко по­са­жу его в ма­ши­ну, глаз­ки от удо­вольст­вия сияют, осо­бен­но лю­бил сиг­на­лить. Еще слу­чай. Я гла­ди­ла бельё в сто­ло­вой, там же спал пос­ле обе­да Ки­роч­ка. Рань­ше утю­ги ра­зог­ре­ва­лись уг­ля­ми. Утюг ча­дил, я за­кон­чи­ла глаж­ку, гля­ну­ла на ча­сы и ужас­ну­лась: что та­кое - так дол­го спит сы­но­чек. А до­бу­дить­ся не мог­ла! Я бе­гом к док­то­ру, он жил че­рез до­ро­гу от нас. Он ве­лел не­мед­лен­но го­ря­чей во­дой по­мыть ему го­ло­ву. И та­ким об­ра­зом я его спас­ла - он ведь уго­рел».

 

Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич толь­ко од­наж­ды по­бы­вал в Ар­ме­нии - слу­чи­лось это ров­но пять­де­сят лет на­зад, в мар­те 1967 го­да. Был по­вод: юби­лей ар­мянс­ко­го поэ­та Еги­ше Ча­рен­ца. «Я с ра­достью сог­ла­сил­ся и в соста­ве пи­са­тельс­кой де­ле­га­ции при­был в Ере­ван, - расс­ка­зы­вал мне Ко­вальд­жи. - К счастью, там в это вре­мя был мой друг и од­но­курс­ник по Ли­тинсти­ту­ту поэт Аб­рам Али­кян, он вдох­но­вен­но зна­ко­мил ме­ня с го­ро­дом. По­том бы­ла поезд­ка по стра­не плюс озе­ро Се­ван… Впе­чат­ле­ния бы­ли очень силь­ные, я на мно­гое гля­дел, под­го­тов­лен­ный про­зой Ма­те­во­ся­на, ар­мянс­кой поэ­зией и произ­ве­де­ния­ми Ман­дельш­та­ма, Би­то­ва. И рас­ска­за­ми от­ца, ко­то­рый во вре­мя вой­ны пос­ле кон­ту­зии был ко­мис­со­ван и пол­то­ра го­да ра­бо­тал на за­во­де в Ере­ва­не. Он-то вы­учил ар­мянс­кий ал­фа­вит и нес­коль­ко де­сят­ков слов (чем и драз­нил ма­му)… По­че­му с тех пор не бы­вал в Ар­ме­нии? Не знаю. Так по­лу­чи­лось».

В 60-х го­дах прош­ло­го ве­ка Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич Ко­вальд­жи пе­ре­во­дил сти­хи ар­мянс­ко­го поэ­та, вы­пуск­ни­ка Ли­те­ра­тур­но­го инсти­ту­та (1954 г.) Аб­ра­ма Али­кя­на, ро­див­ше­го­ся в Егип­те, вы­рос­ше­го в Ли­ва­не и жив­ше­го в Ар­ме­нии (не­ко­то­рые из них бы­ли опуб­ли­ко­ва­ны в 2004 го­ду в жур­на­ле «Не­ва»). В 2012 го­ду, ра­бо­тая вместе с Ви­кой Чем­бар­це­вой над ар­мя­но-русс­кой кни­гой-би­линг­вой «Бук­вы на кам­нях», мы выш­ли на след Аб­ра­ма Али­кя­на, о чем тут же сооб­щи­ли на­ше­му Масте­ру. Ко­вальд­жи очень об­ра­до­вал­ся, поп­ро­сил отп­ра­вить од­но­курс­ни­ку пе­ре­во­ды - ведь Али­кян так и не уви­дел свои сти­хи на русс­ком... Вось­ми­де­ся­ти­пя­ти­лет­ний Али­кян, боль­ной и оди­но­кий, на­хо­дил­ся в... до­ме преста­ре­лых в Бей­ру­те и в 2013 го­ду умер.

Ко­вальд­жи дру­жил с мос­ковс­ки­ми ар­мя­на­ми - с ли­те­ра­то­ром Ста­нис­ла­вом Ай­ди­ня­ном, поэ­том-пе­сен­ни­ком Сер­геем Али­ха­но­вым, пи­са­те­лем, ху­дож­ни­ком и из­да­те­лем Ле­во­ном Осе­пя­ном, вы­пустив­шим его кни­гу «Ли­те­ра­тур­ное досье». На стра­ни­цах осе­пя­новс­ких жур­на­лов «Ме­це­нат и мир» и «Ара­гаст» пе­рио­ди­чес­ки появ­ля­лись пе­ре­во­ды Ки­рил­ла Вла­ди­ми­ро­ви­ча - сти­хи ру­мын­ских поэ­тов Ад­риа­на Алуй Геор­ге, Джел­лу До­риа­на, Ни­ки­ты Да­ни­ло­ва, Мар­ты Пет­реу и др., а в 2008 го­ду опуб­ли­ко­ван очерк «Ма­мин сон, Эдес­са и Апостол Фо­ма», в ко­то­ром пи­са­тель в сно­ви­де­нии возв­ра­щает­ся в прош­лое своих пред­ков:

«Ма­ма го­во­ри­ла, что ей снит­ся го­род, в ко­то­ром она ни­ког­да не бы­ва­ла. Вспом­нил­ся и мне мой сон: со­вер­шен­но нез­на­ко­мый юж­ный го­род, весь в ос­ле­пи­тель­но яр­ком солн­це, вер­ней - не го­род, а его клад­би­ще, ни­же ули­цы, на боль­шой сту­пе­ни-пло­щад­ке, об­не­сен­ной ка­мен­ны­ми сте­на­ми. В ле­вом уг­лу вход, спра­ва церк­вуш­ка. Па­мят­ни­ки, пли­ты, мра­мор­ные кресты… Очень хо­ро­шо пом­ню, чётко.

Мы жи­ли в бес­са­рабс­ком го­ро­де Ак­кер­ма­не как бы в двух реаль­ностях. Про­вин­циаль­ный пог­ра­нич­ный го­род. Ти­хая, раз­ме­рен­ная, пря­мо ска­жем - су­гу­бо обы­ва­тельс­кая, ме­щанс­кая жизнь, а на том бе­ре­гу - ло­ма­лись устои, ли­лась кровь, боль­ше­ви­ки строи­ли неч­то не­бы­ва­лое. У нас бы­ла ста­рая Рос­сия, то есть ее быв­шая Бес­са­раб­ская гу­бер­ния, ото­шед­шая пос­ле пер­вой ми­ро­вой вой­ны к Ру­мы­нии, а за Днест­ровс­ким ли­ма­ном - но­вая Рос­сия, с но­вым име­нем «Со­ветс­кий Союз». Но я, маль­чиш­ка, ни­че­го про это не знал, вер­ней - мне не го­во­ри­ли. Отец по­мал­ки­вал, а ма­ма сов­сем не ин­те­ре­со­ва­лась по­ли­ти­кой, да и не толь­ко по­ли­ти­кой. В на­шем заш­тат­ном го­ро­де кра­со­ва­лась ве­ли­ко­леп­ная сред­не­ве­ко­вая кре­пость, ко­то­рая упор­но сви­де­тельст­во­ва­ла о чём-то зна­чи­тель­ном, дав­но за­бы­том. Я не знаю, бы­ла ли ма­ма в кре­пости - по край­ней ме­ре при мне уж точ­но ни ра­зу не бы­ва­ла. Хо­тя по­се­ща­ла на­хо­дя­щую­ся поб­ли­зости ста­рин­ную ар­мянс­кую цер­ковь, и то ред­ко.

Ма­ма бы­ла ве­рую­щей, но как-то по-до­маш­не­му, по-родст­вен­но­му. Бог был чут­кий и доб­рый заступ­ник, он тер­пе­ли­во выс­лу­ши­вал ма­ми­ны мо­лит­вы: ма­ме часто при­хо­ди­лось мо­лить­ся по но­чам во вре­мя вой­ны и ког­да отец был в тюрь­ме. Мо­ли­лась она по-русс­ки, ар­мянс­кая об­щи­на к на­ча­лу ХХ ве­ка ут­ра­ти­ла род­ной язык (зна­ли еще ту­рец­кий, а ру­мынс­кий ос­ваи­ва­ли с гре­хом по­по­лам). Вот и ма­ма пом­ни­ла толь­ко «От­че наш» по-ар­мянс­ки, наи­зусть, не по­ни­мая слов.

Бе­реж­но хра­нил­ся у нее древ­ний пер­га­мент­ный сви­ток с мо­лит­ва­ми, на­пи­сан­ны­ми раз­ноц­вет­ны­ми бук­ва­ми на ар­мянс­ком язы­ке. Ма­ма от­ре­за­ла по ку­соч­ку, вши­ва­ла мне под подк­лад­ку паль­то или пид­жа­ка, ког­да я уез­жал. Нес­коль­ко та­ких об­рез­ков сох­ра­ни­лись у ме­ня до сих пор, дру­гие от­нял мой друг поэт Али­кян и пос­лал их в Ма­те­на­да­ран, го­во­рил - это цен­ность! Боль­ше ни­че­го ма­ма про своих пред­ков не зна­ла, у нее, как и у боль­шинст­ва ее со­ро­ди­чей, не оста­лось исто­ри­чес­кой па­мя­ти. Вот и я, греш­ный, толь­ко пос­ле смер­ти ма­те­ри слу­чай­но за­ме­тил, что в Тур­ции есть го­род Ур­фа…

Де­вичья фа­ми­лия моей ма­мы бы­ла Ур­фа­ло­ва! Ее отец звал­ся Ни­ко­гаос Ур­фа­лянц, то есть (в ре­зуль­та­те ру­си­фи­ка­ции) - Ни­ко­лай Ур­фа­лов. По пре­да­нию пред­ки де­да бе­жа­ли от ту­рец­кой рез­ни из го­ро­да Ур­фы (За­пад­ная Ар­ме­ния). Не­ма­ло ар­мян по­се­ли­лось тог­да в Бес­са­ра­бии, но до сих пор не знаю, по­че­му имен­но у де­да бы­ла та­кая «го­родс­кая» фа­ми­лия. Лю­бо­пытст­во взыг­ра­ло, ког­да об­на­ру­жил вдруг, что Ур­фа - это исто­ри­чес­кая Эдес­са.

 С опоз­да­нием, боль­шим опоз­да­нием прос­нул­ся во мне ин­те­рес к прош­ло­му. Ма­мы уже нет на све­те, но мо­жет при­го­дить­ся сы­новьям и вну­кам. Эдес­са вдруг за­го­во­ри­ла, как Ак­кер­манс­кая кре­пость, о ко­то­рой я уже знал всё, что мог. А тут отк­ры­вает­ся еще од­на реаль­ность, и не просто исто­ри­чес­кая, а с при­ме­ча­тель­ной ре­ли­гиоз­ной тра­ди­цией. Мо­жет, не слу­чай­но оба моих сы­на без моей подс­каз­ки, буд­то что-то вспом­нив, ста­ли ве­рую­щи­ми, пра­вос­лав­ны­ми. Ведь и по ли­нии от­ца был из­вест­ный в Ки­шинёве свя­щен­ник Иоанн Ко­вальд­жи, пост­роив­ший там церк­вуш­ку (о нём я пи­сал от­дель­но). Ге­не­ти­ка?

Кста­ти, от­цу до­ве­лось по­бы­вать в Ар­ме­нии. Не по своей во­ле - пос­ле фрон­то­вой кон­ту­зии. Он да­же пы­тал­ся выу­чить ар­мянс­кий, приоб­рел бук­варь, драз­нил ма­му свои­ми поз­на­ния­ми… Я то­же по­бы­вал в Ар­ме­нии (на юби­лее Ча­рен­ца), расс­ка­зы­вал ма­ме - как сказ­ку о не­ве­до­мой ей пра­ро­ди­не».

 

Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич знал исто­рию ар­мянс­ких ски­та­ний пос­ле ге­но­ци­да. На воп­рос, что по­мог­ло ар­мя­нам вы­жить как на­ции, не­дол­го ду­мая от­ве­тил: «Ве­ра древ­ней­ших пос­лан­цев христианст­ва, врож­ден­ное чувст­во со­ли­дар­ности и… чу­до». Сей­час его сло­ва мож­но на­де­лить сак­раль­ностью за­ве­ща­ния, а в тот осен­ний ве­чер в Лип­ках, пос­ле иг­ры в тен­нис, Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич как бы меж­ду про­чим ска­зал: «Все хо­ро­шо, Ар­ме­ния и Рос­сия дру­жат, но очень бы хо­те­лось, что­бы ар­мянс­кие чи­та­те­ли не за­бы­ва­ли русс­кий язык!»

Че­ты­ре го­да на­зад Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич пла­ни­ро­вал прие­хать в Ар­ме­нию в рам­ках Фести­ва­ля мо­ло­дых пи­са­те­лей в Цах­кад­зо­ре, ко­то­рый ор­га­ни­зо­вал Фонд СЭИП. Ждал этой поезд­ки, долж­ны бы­ли состоять­ся его мастер-клас­сы в ар­мянс­ком пи­са­тельс­ком го­род­ке... Но... бо­лезнь не поз­во­ли­ла. Тог­да Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич по элект­рон­ной поч­те прис­лал мне сти­хот­во­ре­ния, пос­вя­щен­ные Ар­ме­нии. Их не мно­го, все­го три, но каж­дая строч­ка - это частич­ка ду­ши Масте­ра.

 

Ро­дос­лов­ная

 

Чер­но­морье...

Бол­га­ры, ар­мя­не...

Сво­дит их ко­че­вая судь­ба.

Вот и всё:

ни имён, ни дея­ний,

ни порт­ре­тов, ни дат, ни гер­ба.

За­бы­вают о пред­ках по­том­ки,

от на­бе­гов ме­няют места,

за спи­ною - сплош­ные потёмки,

толь­ко в той тем­но­те -

пол­но­та.

 

В каж­дом ве­ке -

мой родст­вен­ник кров­ный,

без­на­чаль­ное длит­ся родст­во.

Исто­ри­чес­кий шёпот лю­бов­ный -

ро­дос­лов­ной моей тор­жест­во.

В гу­ще древ­ности

где моя мет­ка?

Знаю лишь:

ни ор­да, ни бе­да

эста­фе­ту пря­мых моих пред­ков

не прервёт ни на миг

ни­ког­да.

 

 

* * *

Это го­ры на за­ре

И па­ренье Ара­ра­та -

Вез­де­су­щая ут­ра­та

В под­не­бес­ном се­реб­ре.

 

Это пе­ро­вое сви­данье

С Ере­ва­ном в сен­тяб­ре,

Это дрожь вос­по­ми­нанья

От сиянья на го­ре.

 

Не род­ной я, не чу­жой,

Сот­ни лет мы жи­ли роз­но:

Наи­ри, мне слиш­ком позд­но

Отоз­вать­ся всей ду­шой.

 

Это го­ры на за­ре,

Это солн­це в сен­тяб­ре -

То ли за­вязь, то ли за­висть,

То ли крест в ка­лен­да­ре…

 

 

* * *

Мо­ло­день­кий скри­пач иг­рает Ко­ми­та­са,

 се­год­няш­няя жизнь свой раз­мы­кает круг,

и па­мя­ти моей раз­бу­жен­ной ме­тать­ся

ве­лит из тьмы заб­венья вы­ле­тев­ший крунк*:

 

Ар­ме­ния! Стоишь таинст­вен­ной пра­баб­кой,

зовёшь ме­ня на не­по­нят­ном язы­ке,

снаб­див мою Моск­ву не­ви­ди­мой при­бав­кой

свя­той твоей го­ры, па­ря­щей вда­ле­ке.

 

Мо­ло­день­кий скри­пач иг­рает Ко­ми­та­са,

со­шед­ше­го с ума, опять в та­кие дни,

за­тем что той рез­ни се­год­ня - ме­таста­зы,

в го­рах Кав­ка­за - ро­ко­вой рез­ни...

 

Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич всег­да был ок­ру­жен мо­ло­дежью и был мо­ло­же всех мо­ло­дых. Я часто вспо­ми­наю его сти­хот­во­ре­ние про зон­ти­ки, ко­то­рые он те­рял и ко­то­рые сей­час бро­дят по све­ту. И мы, ко­го кос­ну­лась его лю­бовь, за­бо­та, нас мно­го, бро­дим по све­ту, толь­ко Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич нас не по­те­рял. Поэ­то­му не хо­чет­ся го­во­рить «Про­щай­те...», но «До сви­да­ния, наш ми­лый Ки­рилл Вла­ди­ми­ро­вич! Вы нав­сег­да оста­не­тесь с на­ми!»

 

 

?>

• Теги
Кирилл Ковальджи
Елена Шуваева-Петросян
очерк
2017-3
Рубрика "Диаспора в лицах"