В 1895 году в одной из армянских деревень близ города Хнус, что в провинции Эрзрум, убили курдского бека. О мотивах преступления история умалчивает, ибо их могло быть бесчисленное множество: Османская империя не ограничивала своих подданных ни во власти, ни в действиях, особенно по отношению к армянскому населению. Курдские беки часто наведывались в гости к крестьянам и, переняв у турок старый обычай - “թո‚Ђ„ը հայի տնիЃ դատաЂկ ձեռ„ով չի գնա” (турок не может уйти из дома армянина с пустыми руками), брали все, что было угодно сердцу. А сердцу могла быть угодна черноокая дочь хозяина. Так, красавицу Маро, сестру моего прадеда, заслышав о нежданных гостях, прятали в коровнике, заблаговременно вымазав ее лицо и волосы сажей.
В ответе за преступление была вся деревня: от потерявших родину и надежду стариков до еще не родившихся детей, неугодных миру и стране, когда-то отмеченной, но оставленной Богом. Бежали многие. Те, кто остался и выжил, уйдут потом или будут убиты через двадцать лет, потому что в тот год убивали всех.
Среди бежавших был пожилой зажиточный крестьянин Кочо. С двумя сыновьями, Пилипосом и Мкртычем, дочерьми, имена которых не сохранились в памяти потомков, и внуками мой прапрапрадед обосновался в деревне Нахичевань Карсской губернии, отошедшей в 1878 году Российской империи.
У привычек короткая память, и жизнь - самая распространенная из них, оправившись от перемен и потрясений, снова вернулась на круги своя: рождались новые люди, строились новые дома, а прошедший день, став воспоминанием, а затем историей, передавался из уст в уста от отцов к сыновьям и, превратившись в сказку, пелся песней.
ДАВИД
Научив говорить, нас учат молчать. Научив видеть и узнавать - опускать глаза.
Война подошла к концу, и русские войска начали отступать. Дальнейшее развитие событий, связанных с неминуемым вступлением турецкой армии, не было загадкой ни для русских, которые, уходя, советовали жителям губернии оставить свои дома, ни для армян, на глазах у которых история, обезумев, шла кругами и, натыкаясь на саму себя, оставляла кровавые следы.
Давид, доставлявший продукты, одежду и снаряжение для армии, начал первым в деревне готовить семью из тридцати четырех человек к бегству. Он был старшим из четверых сыновей моего прапрадеда Пилипоса. Повышать голос и ссориться при Давиде запрещалось, в случае неповиновения наказание не заставляло себя ждать: Давид доставал плеть и размахивал ею налево и направо, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Женщин учил обращаться с оружием, детям шалостей не спускал и время от времени подбадривал подзатыльниками.
Давид был дашнаком. Однажды ночью в 1937 году в дом моего прадеда Андраника, босые и напуганные, прибегут младшие дочери Давида и расскажут, что за отцом приехала черная машина. Андраник приютит детей, понимая, что брат за ними больше никогда не вернется.
АРШАК
У нас почернели глаза. От слез и времени.
В 1918 году, когда был подписан позорный Брест-Литовский договор, по которому Карс - древняя столица Армянского царства - в очередной раз отошел Турции, моему прадеду было всего одиннадцать. Время тогда было неспокойное, и события, не успев быть пересказанными, происходили друг за другом. Андраник часто вспоминал об одном из старших братьев. Об Аршаке.
Аршак взял себе в жены самую завидную невесту деревни - единственную дочь богатого лавочника. Говорят, в его лавке можно было найти все: от деревянных балок для домов, которые если строились, то всей деревней, до мешков с восточными сладостями и орехами. Андраник, пользуясь привилегированным положением родственника и щедростью лавочника, частенько заглядывал к тестю брата, набивал карманы леденцами, рахат-лукумом и шоколадными конфетами, чтобы съесть все по пути домой, где его ждала ни больше ни меньше как дюжина маленьких племянников, готовых раздеть дядю догола, вытряхивая сладости из его карманов.
Аршак занимался контрабандой: из соседней Персии он привозил сладкий белый изюм. Из него получался качественный спирт, который брат моего прадеда продавал скупщикам из Турции. Аршак был убит на границе в перестрелке во время очередной ночной вылазки. Его молодая супруга и единственная дочь, решившие бежать с семьей лавочника, погибнут, не успев перейти границу.
ОГОНЬ
Воск водой стекает вниз.
Я смотрю на недвижное пламя. Я могу до него дотронуться. Его не поймать. Рыжий огонь игриво ласкает мои пальцы.
Я знаю тебя, Солнцеокий, рожденный из недр Земли, из багрового Моря.
Я пою тебя, Огневласый! Как пели гусаны Гохтана под лиры, когда алое Солнце, скрываясь от Матерей ночи, закатывалось за мир.
Не смотри на недвижное пламя. Отведи глаза. Они тебя увидят. Они тебя узнают. Узнают пламя в тебе, как узнавали сотни тысяч раз в тех, прежних, таких же, как ты!
Телеги были нагружены, оружие надежно спрятано между деревянными перекладинами, а дом, чистый и опрятный, был заперт. Люди уходили в ночь.
Предстоял переход через реку Аракс, которая после снежной зимы вышла из своих берегов. Отряд турок, неотступно следовавших за беженцами, выстроился в ряд вдоль реки и открыл огонь. Чтобы отбиться от врага, мужчины организовали оборону, тем самым прикрывая женщин и детей, многие из которых погибли в стремительных потоках реки. Половина оборонявших была взята в плен. Спасшиеся рассказали, что первым был убит руководитель обороны: турки развели костер и раскаленными ножами вырезали на коже пленного карманы, затем его разрубили на куски и бросили в огонь.
Путь в Эривань лежал через город Эчмиадзин, названный так в честь Единородного. Жители города выходили из домов, чтобы посмотреть на беженцев: оборванные и истощенные, они шли нескончаемым потоком; из-за скудного питания у многих выпали зубы и волосы, у кормящих матерей пропало молоко, поэтому у младенцев, оставшихся в живых, были вздутые, как пузырь, животы и сухие руки и ноги. Одни выносили им еду и одежду, другие приглашали в дом, третьи провожали взглядом людей, которые шли и шли, поднимая желтую пыль с дорог.
Когда семья из тридцати четырех человек проходила по главной городской улице, лежавший на телеге больной одиннадцатилетний мальчик заметил, как один из зевак, схватив за шиворот их ягненка, скрылся за воротами. Мальчик было уже поднял шум, как услышал: “Андраник, запомни эти ворота”. Ночью мальчика разбудили старший брат и один из зятьев и велели не шуметь. Оказавшись на центральной улице, ребенок указал на дом, где жил вор. Мужчины перелезли через ворота, а мальчик остался ждать на другом конце улицы. Через четверть часа брат и зять вернулись. У первого под мышкой был ягненок, а у второго на указательном пальце красовалось кольцо с рыже-красным камнем.
Прибыв в Эривань, люди расположились под открытым небом во дворе церкви Сурб Саркис. Весенний город охватили эпидемии сыпного тифа и холеры, по улицам разъезжали телеги и собирали трупы, число которых увеличивалось соразмерно с непрекращающимся притоком беженцев. Мертвых людей, прошедших сквозь огонь и воду, отвозили на окраину города и сжигали в кострах, травивших воздух черным дымом.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вдоль теплых закоптелых стен сидят дети. Воздух кипит, поэтому больно дышать.
На черном стоптанном полу вокруг красного жерла сидят большие женщины. Серые волосы, собранные в тугие узлы, обмотаны белыми косынками. Их каменные лица, покрытые недвижными морщинами, блестят от пота. Быстрые руки, испачканные мукой, раскатывают липкие шары из теста в тонкие полотна, натягивают их на тугие подушки, и быстрым движением, свесившись над пылающим кругом - кланяясь Солнцу, женщины налепляют тесто на раскаленные стенки жерла. Поднимается белая пыль и, вспыхнув алыми искрами, сонная, опускается в огненную дыру - к недрам земли.
Белые полотна пузырятся, меняют цвет и становятся хлебом. Железным крюком женщины достают из жерла испеченные лепешки и складывают в стопку на белоснежной простыне. Жарко. Пахнет Миром.
На черных стенах в неистовом танце - последнем танце - извиваются тени, пугая детей.
Большие женщины цвета земли, освещаемые желтым пламенем, запевают народные песни, заговаривая огонь, заклиная тени, усыпляя детей...
Весной 1919 года, через месяц оккупации английскими войсками Карс перешел Первой Республике Армения. Люди снова пустились в дорогу. Дорогу домой.
С законами мироздания нужно мириться. Нельзя рассчитать изменчивую скорость времени или выявить зависимость между случайностью событий и легкостью их совпадений. Для этого у человеческого ума слишком большая погрешность. Первым уйдет Понимание, ибо там, где нет знаний, оно слепнет, и останется Вера. Каждый день умножая страх на бессилие, душа заболеет ненавистью, которая, питаясь болью и безумием, будет расти, не оставляя места для Веры.
И только Надежда, которая во все времена уживалась с недугами человеческих душ, останется.
Люди уходили, чтобы вернуться. Оставляя дом, они закапывали мешки с пшеницей и ячменем, которые турки находили, протыкая твердую землю штыками. Иные, перед тем как засыпать мешки землей, прикрывали их деревянными досками. Впрочем, и эта попытка перехитрить врага была безуспешной: турки пускали воду на высушенную жарким солнцем землю, и древесина, впитав влагу, набухала; почва поднималась и выдавала тайники.
Те, кто не умер от малярии, бушевавшей в Араратской долине, и выжил в безводных пустынях, были обречены на голодную смерть на родине.
Люди обменивали золото и драгоценности на муку и охотились на дичь, но еды хватало только на детей. Взрослые голодали.
Младший племянник моего прапрадеда был дружен с одним из курдских пастухов. Тот, узнав о возвращении армянских семей, решил навестить своего друга. При встрече с гостем некогда здоровый и крепкий мужчина не смог ни встать, ни подать руки. Пораженный увиденным, пастух забрал друга к себе. Приведя обессиленного мужчину в дом, он велел зарезать ягненка, испечь хлеб и ухаживать за армянином, как за ближайшим родственником.
Через три дня пастух привез мертвого друга обратно. Досыта наевшись жирного мяса и свежего хлеба, голодавший более недели скончался, корчась от боли, в страшных муках.
НАНА
Язык мой - вино и мед на вкус. От сладости першит в горле, поэтому ղ, „*. От терпкости сводит скулы, поэтому ձ, ճ, ջ, ծ. Вам не выговорить. Вам остается только удивляться.
Язык мой - молитва из тридцати шести букв.
Язык мой - песня. Песня начала.
Через сто лет я забуду все языки, и этот - строгий и не мой, который предпочитаю родному, - тоже. Останутся только ղ, ձ, ճ, ջ, ծ.
Пусть за это меня не накажут.
Знающие люди рассказывают, что прапрабабушка Нана’ была женщиной строгих нравов. В присутствии мужчин Нана’ никогда не ела и не вела разговоров, носила традиционный восточно-армянский головной убор: покрывала голову черной тканью, под нее повязывала на лоб белую кружевную ленту, которую богатые армянки украшали золотыми и серебряными монетами. Подбородок и рот бабушка тоже прикрывала белым платком.
По вечерам к ней приходила старая курдянка. Они садились у порога дома на прогретую желтым солнцем площадку и нюхали турецкий табак, который раз в год привозили гостье кочующие родственники.
На последнем - девяносто третьем - году своей жизни Нана’ стала уходить. В темноте своего сознания она теряла имена и, пытаясь найти правильное, перечисляла всех родственников до седьмого колена. Давно не думанные мысли смешались с событиями прошлого, а старые сны, выползая из темных углов подсознания, окутали ум и память, словно паутиной, волшебством и страхом. В попытке поймать нужное воспоминание, Нана’ хваталась за его золотую нить и вытаскивала на свет не одно, а целый ворох пыльных и рваных историй, перемешавшихся и слипшихся между собой в беспорядке.
Бабушка все глубже погружалась в бездну сознания, которое, не поспевая за временем, отвернулось от будущего и возвращалось по знакомым путям к началу.
Нана’ видела давно ушедших людей, и Нана’ было грустно.
Нана’ было страшно: ей все время казалось, что придут турки.
КОНЕЦ
У нас осталось одно озеро. Озеро, обрамленное кольцами былого полноводья. Озеро - глаз Земли и зеркало неба. Значит, небо - душа Земли. На небе Бог есть. Значит, в душе Бог есть.
Мы низкорослы. Чтобы быть ближе к Земле.
В августе 1920 года во французском городе Севре был подписан одноименный договор, по которому Османская империя, признав независимость армянского государства, отказывалась от прав на возвращенные территории и обязывалась выплатить республике девятнадцать миллиардов золотых франков.
Осенью Турция, поддерживаемая большевистским правительством, откажется ратифицировать договор и предпримет новое наступление на Армению, устроив в Карсе очередную кровавую бойню. Под давлением Советской России Армения подпишет “договор о дружбе и братстве”, и город будет передан Турции.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Армянские семьи, успевшие оставить Карс до наступления кемалистской армии, обосновались в селе Пирмалак (теперь оно называется Татул) близ границы с Турцией. Недалеко от села расположена гора Артин, черная от россыпей обсидиана. С ее вершины видны земли, на которых теперь живут другие, говорят на других языках, молятся другим богам и не помнят тех, кто жил тут раньше; место, где бурная Арпа, берущая свое начало в горных источниках Зангезура и Вардениса, впадает в Аракс; земли, где когда-то был Дом.
?>